Глава вторая. Руины аббатства.

- Я действительно не хотела тебя обидеть. Но лошадь просто великолепна! Розмари не знает, чего лишилась, - я ласково погладила гриву животного.

– Вот я и не сдержалась! Так что не будь ко мне слишком строг. Она настоящая жемчужина нашей конюшни! И потом, я обещала пойти на праздник, и уже это для меня подвиг, а для тебя - одолжение с моей стороны! Так что брось дуться. Мне еще надо придумать, что надеть на это народное гуляние. Ведь в этом платье мне там явно не место.
- Возьмите платье у Сессиль, сударыня, - все еще хмурясь, посоветовал Анри, - оно Вам подойдет, кажется.
- Ладно, ладно, одолжусь у служанки! Поехали лучше к руинам старой часовни! Скоро сядет солнце, а оттуда так хорошо любоваться закатом! Обещаю, гнать не буду! – я вновь оседлала лошадь. – А потом - в замок! За мной, мой обидчивый друг!
Мы поскакали к леску на вершине холма, где было самое таинственное место в нашей округе. Там, поросшие мхом и плющом, окруженные могучими деревьями, скрывались остатки стен и арок старинного аббатства. Окрестные крестьяне поговаривали, что там есть мрачные подземелья и тайные ходы, ведущие прямо к морю. Рассказывали также, что монахи аббатства не только восславляли Господа нашего, но и уделяли большое внимание накоплению богатств и усердно промышляли контрабандой, за что и наказаны были повешеньем.
Впрочем, чего только не болтают глупые крестьянки, полоща белье в ручье! Мы с Анри облазили вдоль и поперек эти развалины – ничего там нет. Еще детьми мы все хотели поглядеть, как рыщут там по ночам призраки монахов, разыскивая свои спрятанные сокровища. Но так ни разу и не увидели.

Взлетев на самую макушку холма, мы спешились и расположились на поваленном дереве спиной к лесочку. Золотой клубок солнца скатывался в море, оставляя жгучие желтые нити на поверхности воды, искрясь и теряясь в иссиня-свинцовых волнах. Тревожный крик чаек наполнил воздух, словно птицы беспокоились, вернется ли дневное светило или пропадет за горизонтом, оставив их в темноте. Я с детства любила эти часы, когда день сменялся ночью, когда после жаркого дня наступала прохлада вечера, оглашаемая криками птиц и шуршанием камыша в заливах. Я любила потом, после заката, нестись по темным холмам прямо навстречу зарождающейся луне и еще бледным, едва мерцающим звездам.

Я вздохнула.
- Поехали, Анри, ибо скоро пробьют колокола в монастыре, и маменька начнет свой отсчет времени. Нужно выслушать ее, потом папеньку, потом противную Берти, и лишь потом я отправлюсь в свои покои, где меня запрут на ключ.

Анри кивнул, печально вздохнув, но тут же лукаво блеснул карими глазами:
- Ну да, сударыня, только впереди еще вся ночь! Ну а ключ, он давно у Вас на дне сундучка с платьями. Спасибо нашему кузнецу, да поможет ему Господь, - и он рассмеялся заливисто и дерзко. Так, как только он один и мог.

Я лишь улыбнулась, но вскоре смеялась вместе с ним, вспоминая, как мы выкрали ключ у сонной мадмуазель Берти, как Анри сдуру уронил его в сухой колодец у часовой башни, как мы его доставали, устроив панику за оградой, куда и понеслась вся стража, и как потом Анри полдня сидел в колодце с ключом, пока я вновь не нашла предлог убрать охрану с поста.
- А помнишь, как пришлось вновь подкидывать ключ? И как клялась и божилась мадмуазель Берти, рассказывая всем и каждому, что злоумышленник, устроивший шум за оградой замка, сорвал с нее ключ, пытаясь обесчестить ее! – напомнила я Анри, все еще посмеиваясь.

- Еще бы, Ваша наставница и предположить не могла, что насильник томится в сухом колодце, умирая от жажды, - смеясь, вспомнил Анри.
- Что ж, поехали, а то, чувствую, ждут меня горючие слезы вслед за смехом, - притворно горько сказала я.
Мой конюший ухмыльнулся, и мы отправились по тропинке мимо развалин – так было короче. Неожиданно впереди замаячил огонь. Как будто кто-то зажег факел. Анри сделал мне знак остановиться и придержал коней.
- Что там? – шепотом спросила я.
Анри поднес палец к губам. Бесшумно спрыгнув на землю, он сунул мне поводья своего коня и скрылся в кустарнике. Ну вот еще! Он что, решил, что я тут сидеть буду?! Привязав обоих животных к дереву, я кинулась вслед за ним.
Почти налетев на Анри, я упала в траву рядом. Он укоризненно поглядел на меня, покачав головой. Свет шел из разлома в стене старого аббатства.

- Давай ближе проберемся, - снова зашептала я. – Там труба обвалившаяся – давай туда!
Мы дружно, как по команде, поползли за трубу, переглядываясь и азартно похихикивая. От трубы до расщелины - рукой подать, и, отталкивая друг друга, мы все же заглянули внутрь. Три человека в плащах и капюшонах стояли в центре освещенного круга. У одного сиял факел, у двух было по мешку. Я, вытянув шею, пыталась услышать хоть звук. Но они молчали. Ждут, что ли, чего-то? Откуда они на земле моего отца? Кто такие? Что затеяли?
Со стороны входа в аббатство, увенчанного каменной аркой, послышались шаги. И кто-то четвертый в плаще и капюшоне вышел к свету.
- Да пребудет удача с нами, - тихо сказал он.
Мы узнали его голос.

Анри потащил меня за пояс назад, хотя я упиралась, желая услышать больше. Но тщетно, все ж он сильней меня. Пришлось уступить и спешно ретироваться к полянке, где оставили лошадей. Подкинув меня в седло, Анри повел обоих животных другой тропой.
- Черт, Анри, почему ты не дал мне послушать?! – едва мы отъехали, гневно спросила я.
- Люсьена, ты ругаешься, как сапожник!
- Брось! Ну что делает там наш кузнец в капюшоне и плаще? И кто остальные трое? – я просто негодовала.
- Ты еще ножкой топни! Не лезь. Не наше это дело, – спокойно заметил Анри.
- Как не мое? Земля отца, он тут сеньор полноправный. Хочу ведать, чего они замышляют! - и тут меня осенило. – Ты знаешь?! Ты догадываешься, что они делать собрались, и мне не говоришь! А еще на меня обижался! «Друзьям надо доверять, к друзьям прислушиваются», - передразнила я его.

- Люсьена, послушай! Ну, не мог я тебе сказать, не мог. Сама про ключ вспоминала, – Анри приостановился и виновато смотрел на меня. – Вотрэ догадливый. Он сразу смекнул. А представь, если он господину графу заявит, что я ключ от твоей спальни делал? Ну? Что нам будет?
Я замолчала. Да уж – хорошего не жди. Если вспомнить, как бедной мадмуазель Берти досталось за потерю ключа. Аж, несчастная, историю с насильником выдумала! А она все же родственница барона Лангедока. Да, Анри за такое не поздоровилось бы.
- Ясно. Но неужели не скажешь? Я отцу ведь не доложу! – примирительно сказала я.
- Нет? Точно? Поклянись! – Анри повернул лошадь, пустив ее боком впереди моей, хитрюще ухмыляясь и сверкая взглядом. – Или нет, скажи: велю ответить!
- Ах, та-а-ак! Ну все, велю высечь!
Анри гарцевал впереди, не давая обогнать себя на тропе. Я слегка пришпорила Золотую Стрелу. Она напирала на жеребца Анри, но разойтись им не удавалось.

Он расхохотался, и тут забили колокола. Мы, не сговариваясь, пришпорили коней. На фоне луны уже возвышался темной громадой замок Лассанж.

Отредактировано Мара Ли (20-04-2010 22:15:53)

Глава третья. Тайны, тайны и немного латыни.

Влетев в ворота замка и осадив кобылу, я заметила, что тут вовсе не ждут нашего появления. Не бежит мадмуазель Берти с криками «куда ж вы пропали» и «неужели вы еще живы», не смотрит косо начальник стражи, осознавая, что вот-вот и ему придется искать меня со всей охраной, не выглядывает из окна матушка с нахмуренными бровями.
Напротив, пара служанок носилась вдогонку за курицами, поваренок на ночь глядя стремглав бежал в кладовые, а навстречу мне спешила с неубранными волосами моя сестрица.

- Что случилось, Рози? – спросила я, слезая с лошади. – У нас гости?
- О-о-о! – простонала сестра. – Граф де Лонкур прибыл, вроде как с нечаянным визитом! Как будто на охоте ногу подвернул! А я думаю – насчет меня. Батюшка в кабинете с ним беседует. Я Катрин посылала, но она, дурочка, не услышала ничего! Говорит, дверь плотно закрыли. А еще профессор прибыл из Монпелье, с учеником! Краса-а-а-вец! Он у нашей матушки лекарем станет. Целых восемь месяцев будет практиковать в замке. Ты быстро в покои беги, приберись да оденься – ужин будет!
- Да остановись, Рози! Что значит «насчет тебя»? И кто красавец – профессор или ученик? И на ужин не пойду, нездорова я! – я направилась к замку, бросив поводья Анри, который, учтиво поклонившись Розмари, сразу же отошел в сторонку.
- С ума сошла? Как не пойдешь? Может, меня сватать станут! Ведь к этому и шло все! – Розмари остановилась. – А что случилась, чего ты вдруг больная сделалась?
- Сестрица, милая, но ведь тебя сватать будут, а не меня! Ты ведь так этого хотела! – я обняла ее, чувствуя, что она расстраивается. – Надеюсь, ты рада! А мне зачем на графа смотреть? И на профессора вроде тоже без надобности. Разве что на ученика. Так он все равно восемь месяцев тут околачиваться будет – нагляжусь еще!

- Люсьена! Батюшка велел тебе идти. И матушка недовольна будет. Ведь ты не больна?
- Больна, больна, - закивала я, - на руинах головой стукнулась, когда с лошади спрыгивала. Теперь мигрень страшная! Я отцу скажу. А пока в покои пойду. Вот ты лучше ступай, приберись да платье надень, а то граф тебя сватать не станет! Ты ж у нас красавица! Вот и покажи свои прелести во всей красе. Ладно?
- Хорошо, Люсьена, я тебе завтра все расскажу! – и довольная Розмари бросилась к себе в комнаты.
Мне же предстояло найти Сессиль, выбрать платье, приготовить веревку и сказать мадмуазель Берти, что я нездорова. Главное, отправиться побыстрей спать в надежде, что ни мать, ни отец не пожелают меня видеть. Но не тут–то было! Едва я взбежала на лестницу, как моя служанка Сессиль, утирая нос передником, буквально врезалась в меня у дверей комнаты:
- Госпожа Люсьена, господин граф Вас к себе просят. Изволят хмуриться. Так что идите в кабинет к его светлости, а то, чего доброго, ругаться начнет!
Да что ж такое, не дадут спокойно в спальне уединиться! Вспомнив, что у меня страшная мигрень, я приняла унылый вид и, охая и вздыхая, поплыла пред светлые очи родителей.
Отец сидел в кресле, явно настроенный на серьезный разговор. Ох, как это плохо! Матушка стояла рядом, очевидно, собираясь произнести нравоучительную речь! У-у-у! Аж зубы сводит от такого начала!

Но все оказалось не так страшно. Очевидно, присутствие гостей в замке не давало возможности вести со мной длительные беседы, и отец ограничился замечанием по поводу пропущенного урока вышивания, а матушка - довольно странным высказыванием о том, что «если хочешь пройти жизнь насквозь, то нужно согнуться», а не выказывать упрямство, недостойное юной девы! О чем это она? Приняв смиренный вид, я кивала головой и прикидывала в уме, какое платье Сессиль мне все же одеть.
- Матушка, позвольте мне в спальню идти, мне нездоровится, - тихо сказала я. – Пораньше спать лягу. А Вам, отец, обещаю - буду смиренной дочерью!
Отец потрепал меня по щеке, мать чмокнула в лоб, и я была благополучно отпущена в собственные комнаты. Ну, вроде все! Теперь скорее закрыться, позвать служанку и достать из-под лестницы спрятанную там на разные случаи веревку!
Платье, которое мне принесла Сессиль, вполне мне подошло. Постояв у зеркала, я заставила охающую от страха служанку причесать мне волосы и, напугав ее всеми карами небесными, велела молчать. Да… На крестьянку я вроде не похожа.

На сельском празднике я ни разу не была до этой ночи. Анри рассказывал мне много раз, как жгут костры и пьют вино Лангедока, как кружатся жители в пестром хороводе, как громко поют песни и стучат кружками мужчины в таверне, как летят искры в темное небо, как парочки влюбленных сбегают на берег реки к мельнице и, укрывшись в высокой траве, целуются до утра. Я смеялась над его рассказами о том, как в темноте напугали старого корзинщика козьими рогами, как напоили монаха, и он уснул у костра, подпалив себе пятки, о том, как кузнец Вотрэ перетягивал палку, да и нечаянно сломал ее, попав отлетевшим сучком в глаз местной красавице. Как наутро загулявший крестьянин обнаружил, что спит на мельнице не с молодой девицей, а со своей собственной женой, и как гоняла она его по всей деревне оглоблей, пока не загнала на высокий дуб, где и сидел он до вечера, окруженный мальчишками, мяукавшими под деревом.
Но вот сегодня я все и увижу! Целая буря восторга поднималась во мне, когда я представляла всю опасность и необычность задуманного нами приключения! Внутри зрело нетерпение, у меня сосало под ложечкой и все жарче пылали щеки. Заперев дверь изнутри, я бродила по комнате, то и дело выглядывая в окно, желая и боясь услышать знакомый условный свист. Казалось, вечность прошла, прежде чем я услышала сигнал Анри!
Закрепив веревку и сбросив ее вниз, я мигом оказалась на земле. Анри привычно поймал меня сильными руками, быстро скрыл конец веревки за вьющимися стеблями плюща, и мы стремглав бросились в кусты.

Затаились, ожидая прохода стражи. Остался пробег до стены, и там – черная калитка, через которую приносят продукты из деревни. Рядом повозка с пустыми корзинами и бочками. За нее-то мы благополучно и спрятались, ожидая пока вновь не пройдет караул.
- А тебе идет платье, - зашептал Анри, - ты прямо красотка!
- А ты и разглядеть успел! – тихо ответила я.
- А я давно разглядел! – усмехаясь, сказал Анри.
Совершенно неожиданно калитка, через которую мы намеревались покинуть замок, пронзительно скрипнула и медленно распахнулась. Она явно была открыта! Сквозь нее в полной темноте, без огня, медленно появилась серая тень. Лишь луна освещала грузную, явно мужскую фигуру в плаще и капюшоне. Странно! Этот некто, озираясь, очень тихо и ловко направился к замку, прямиком в сторону кухонь и кладовых. Но времени не было! Если уж дверца открыта, надо нырять в нее быстрей! И мы с Анри, как всегда, без слов поняв друг друга, стремительно выпорхнули за стену замка.
Пробежав до канала, мы наконец остановились, и я, глядя в сверкающие глаза Анри, спросила:
- И кто это? Что за ночные гости повадились в Лассанж? Явно ожидаемые гости!
- Не знаю, Люсьена. Но ключ только у твоего отца, у старшего караула, ну, и у меня, конечно! Я не отпирал выход. Значит, либо мессир граф, либо начальник стражи. Но он без твоего отца и шагу не сделает. Значит…
- Это к отцу, - сделала я вывод. – Ну и странные дела творятся, Анри! Впрочем, нам не стоит об этом знать. Пошли скорее! Где лошадь-то?
- Вон, на берегу, к сараю привязана, – Анри смотрел на меня, жуя соломинку, и озорная ухмылка не сходила с его лица.
- Ну чего? Что ты так смотришь? Это платье виновато? – я оглядела себя. – Не так что-то?
- Да все так, Люсьена! Просто необычно видеть тебя в таком наряде!
Он прищурился и добавил:
– Видная и пригожая девица из тебя вышла, прямо бутончик! - и он расхохотался, отчего я пришла в ярость.
- Ты сам это все придумал, а теперь смеешься! Ты своим подружкам в таверне про бутончики рассказывай! Замолчи, а то достанется тебе сейчас!
- Все, все! - он отскочил от меня и примирительно замахал руками. – Люсьена, это я от неожиданности. Правда! Не злись. Все, поехали!
Глянув на лошадь, я оторопела! Вернее, это был конь… Еще вернее, то, что от коня осталось!
- Анри! Это кто? – подбоченившись, спросила я.
- А ты что, хотела прибыть на сельский праздник на лошади из графских конюшен? И как бы это выглядело? Того и гляди, завтра слухи пойдут, что я украл дочку графа, а ты плясала у костра, как самая простая селянка! Нет уж, ты - родственница нашей кухарки и приехала работу в замке подыскать! Чего ж кухаркиной своячнице на графских лошадях разъезжать?
- И то правда! Только боюсь, сие несчастное животное издохнет прямо у нас на глазах! – вздохнула я.
Кое-как мы вдвоем устроились на спине старого бедняги. И он, удивленный столь странной ношей, вполне сносно потрусил в сторону деревеньки.

Танцы и костры намечались возле мельницы, а ровно в двенадцать открывали бочки с прошлогодним вином, чтобы поприветствовать новый урожай. Так из года в год Лангедок чествовал молодую лозу! «Нет слаще вина, чем в Лангедоке», - говаривал мой отец. «Нет краше девушек, чем в Лангедоке», - говорил Анри. «Кому что», - думала я.
Интересно, а что Анри об этом знает? О его подружках как-то рассказывала глупая Катрин, однажды отправленная моей сестрой к старой Лабузье за притиркой. Лабузье, слывшая великой знахаркой, самолично утверждала, что давала дочери мельника Матильде зелье, чтоб скинуть ребенка. И вроде, по словам самой мельниковой дочки, любезничала она с Анри. Сестра моя этот вздор услышала невольно и в подробностях мне передала! Я хитро поглядела на Анри. Неужто и вправду?
Так и доехали мы до местной таверны, которая называлась «Мул». У крыльца топталось много народу, кто-то выходил, едва держась на ногах, кто-то только направлялся туда, желая промочить горло, а внутри вовсю шло веселье. Слышались возгласы, громкие крики и даже нестройное пение. Я ощущала себя как в чужом мире – окрестности и графские угодья я прекрасно знала, но в деревню нам ходить возбранялось. Я крепко сжала руку Анри.
- Будь поблизости и не вздумай меня бросить, - тихо проговорила я.
- Никогда, сударыня! – он еще крепче стиснул мою ладонь и мы, не сговариваясь, шагнули в открытые двери таверны.

В таверне было шумно. И полно всякого народу – и мужчин, и женщин. Все веселились, и, кажется, все только начиналось. За дальним столом сидел толстый монах, отложивший в угол свой мешок со святыми мощами, которые он весь день пытался продать незадачливым жителям, рядом - явно купец, торговавший сегодня сукном на ярмарке, далее - парочка школяров, очевидно, прибывших на праздник из Монпелье к своим подружкам, сидевшим тут же.

В углу же, под сильно коптящей свечой, сидел одетый в пыльный плащ господин, без умолку что-то говоривший даме (явно юной вдовушке) и не выпускавший стакан вина из одной руки и кусок ветчины с горчицей из другой. Туда мы и направились.
- О! Никак, сам великий укротитель конских повозок пожаловал! – весело закричал балагур в пыльном плаще. – С красоткой! Иди сюда, мой добрый Анри! Ибо скоро наступит святой час открытия винных бочек, и вкусим мы сладость земных удовольствий, что зовется лозой виноградной!
- Привет тебе, старина Кассиан! Опять губишь своим красноречием души милых вдовушек?
- Sermo datur cunctis, animi sapientia paucis, что означает: «Всем дано говорить, но мудро мыслить – немногим». А чем больше я говорю, тем больше пью, чем больше пью – тем мудрее мыслю. А мудрые речи надо излить. И вот я снова говорю. А чем больше я говорю...
- Да мы тебя поняли! Только задерживаться мы тут не собираемся. Вот дождемся открытия бочек - и к мельнице пойдем. А ты, мой красноречивый друг, собираешься на мельницу?
- Мельница – это вертеп разврата, как говаривал, бывало, наш ректор в Пуатье! – Кассиан отхлебнул львиную долю вина из стакана и продолжил мысль: – А ты, Анри, не похож на развратника. В тебе так и видится благородная кровь. А кто твоя очаровательная спутница?
- Свояченица нашей кухарки, Лизетт. Ты что, на целую ночь тут устроился? Да прекрати пить кружками, иначе и до мельницы не дойдешь! – Анри подвинул мне стул, заботливо усадив напротив забавного Кассиана.

- Хммм… - задумчиво хмыкнул Кассиан. - Пить такими наперстками - все равно, что воробьев причащать! Брось, Анри! Interpone tuis interdum gaudia curis, что значит: «перемежай серьезный труд с развлечениями». Я тут тружусь с самого полудня, следовательно, на мельницу пойду развлекаться!
Я от души рассмеялась! Какой забавный плут этот Кассиан!

Отредактировано Мара Ли (03-05-2010 00:13:12)